Станция Земля

ОХРАНЯЕМЫЕ ТЕРРИТОРИИ

ПОЛЕМИКА: ИНДУСТРИЯ ТУРИЗМА И НАЦИОНАЛЬНЫЕ ПАРКИ

Эдвард Эбби / Из книги «Desert solitaire»

© Edward Abbey. Desert solitaire. A seson in the wilderness. 1968

 

Я люблю свою работу. Зарплата хорошая, я бы даже сказал, отличная: 1,95 доллара в час, заработал ты их или нет, надежно обеспеченные самыми мощными в мире военно-воздушными силами, крупнейшим государственным долгом и самым большим национальным доходом. Льготы не поддаются оценке: чистый воздух (после весенних пылевых бурь); тишина, одиночество и масса свободного пространства; каждый день и каждую ночь – ничем не закрываемый вид на солнце, небеса, звезды, облака, горы, луну, обрывы и каньоны; ощущение бесконечности времени для мысли и чувства; открытие чего-то интимного, сокровенного, что невозможно выразить словами.

Работа проста и почти не требует никаких мыслительных усилий, что хорошо по многим причинам. Если я думаю, то думаю о своем, и думаю в рабочее казенное время. Распорядок примерно таков:

Рабочая неделя для меня начинается в четверг, который я обычно провожу в патрулировании по дорогам и тропам парка. В пятницу я инспектирую лагерные стоянки, заготовляю дрова для костров и раскладываю по местам туалетную бумагу. Суббота и воскресенье - самые занятые дни, так как приходится иметь дело с наплывом посетителей и туристов выходного дня: отвечать на вопросы, вытаскивать из песка машины, снимать детей со скал и камней, искать потерявшихся дедушек и инспектировать пикники. Мои беседы на костровых площадках субботней ночью коротки и касаются только дела. "Все в порядке?" – спрашиваю я, подходя к тому, что со стороны кажется веселой компанией, весь в нашивках, значках и прочее. "Все прекрасно, – отвечают они, - не хотите ли выпить?" "Почему бы и нет?" – киваю я.

К вечеру воскресенья почти все разъезжаются по домам, и тяжелые обязанности кончаются. Слава богу, наступает понедельник, говорю я себе на следующее утро. Понедельники проходят очень мило. Я опустошаю урны и мусорные бачки, читаю выкинутые газеты, вычищаю туалеты и собираю застрявшие в кактусах салфетки. В полдень я наблюдаю, как облака проходят скалистый гребень вершины Тукухникивац (кто-то же должен это делать).

Вторник и среда – мои выходные, и я обычно устраиваю так, чтобы вечером в среду съездить в Моаб - пополнить запасы продуктов и понаслаждаться контактом с человеческими существами - немного более нормальным, чем тот, что возможен с туристами на моей работе. После недели, проведенной в пустыне, Моаб (население во времена великого уранового бума 5500 человек) кажется ослепительной метрополией, постоянным двигателем торговли и удовольствий. Я прохожу по единственной главной улице, оглушенный шумом и неоновым светом, словно деревенский мальчишка, впервые оказавшийся в Таймс-Сквере (ух, думаю я, вот здорово!).

Посетив Миллеровский супермаркет, где я покупаю консервированную фасоль и другие необходимости, я освобождаю себя для погружения в пивные бары. Бары открыты и переполнены геологами, горными рабочими, поисковиками, ковбоями, шоферами грузовиков и овцеводами; их громкие разговоры полны энергии, матерков и богохульства. Хотя расхождения во мнениях случаются, открытое насилие встречается редко, так как все эти люди относятся друг другу с уважением. Общая атмосфера свободная и дружественная, совсем не то уныние, что я встречал в большинстве известных мне баров, где нервные мужчины в тугих воротничках, зажатые между тараторящими телевизорами и беспощадными часами, киснут над своими кружками. Почему такая разница? Я обдумал этот вопрос и пришел к следующему выводу:

1. Поисковики, горные рабочие и т.п. в большинстве своем трудятся физически весь день, проводя его на открытом воздухе на высоте мили и выше над уровнем моря; они чувствуют приятную усталость и расслабленность.

2. Большинство работает в одиночку; поэтому присутствие толпы, сквозь которую приходится протискиваться, не является для них знакомым раздражителем; оно воспринимается как необычное удовольствие, которым можно наслаждаться.

3. Большинство хорошо зарабатывает и (или) занимается тем, что им нравится; они, как говорится, счастливы (конечно, бум не будет длиться вечность, но это забыто; а этические и политические проблемы добычи урановой руды в этих местах просто неизвестны.)

4. Их работа требует комбинации навыков, знаний, хорошего здоровья и уверенности в себе, которые способствуют появлению чувства самодостаточности; им не нужно сомневаться в своей мужественности (опять же, все может измениться.)

5. И, наконец, Моаб – город мормонский, со своими причудами. Сильный алкоголь не продается через стойку нигде, кроме получастных "клубов". Не продается даже нормальное пиво. Те сильно пьющие мужики, которых мне хочется похвалить, пытаются напиться с полутора литров пива. Они тяжело поднимаются со своих табуретов и пыхтя, топают с хлюпаньем к писсуарам позади бара, больше обводненные, чем опьяненные.

Но ближе к полуночи и пивные залы Моаба становятся для меня угнетающим местом. После нескольких геймов выпивки с моим другом Вивиано Джакецом, бывшим овцеводом, который стал туроператором для отдыхающих (сомнительная реформа), я рад покинуть последнюю из этих прокуренных берлог. Я забираюсь в свой пикап и еду далеко на север и восток - обратно к молчащим скалам, в неограниченное пространство и сладкий воздух моего егерского поста в «Арках».

Да, это хорошая работа. В редкие моменты, когда я вглядываюсь в свое будущее - чуть-чуть дальше, чем на несколько дней вперед - я могу предсказать свое возвращение сюда - сезон за сезоном, год за годом, бесконечно. Почему бы и нет? Какую синекуру лучше мог бы просить человек с небольшими потребностями, безграничными желаниями и философскими претензиями? Лучшую часть года проводить в дикой природе, а зиму – в таком же удобном, приятном месте - может, в Хобокене, или Тиаджуне, или Ногалезе, Хуаресе . . . в общем, в одном из пограничных городков. Можно в Тонопе - хорошем горнорудном городке в Неваде, где разрешена проституция, или хотя бы в Окланде или даже Новом Орлеане – в общем, каком-нибудь грязном дешевом местечке (так как я буду жить на страховку по безработице), захудалом, безнадежно прогнившем. Я провожу время в безделье, мечтая о том, как придет прекрасная зима, о шоколадной хозяйке, о которую можно потереться, о журнале, разложенном между двумя высокими свечами в массивных серебряных подсвечниках, омлете с зеленым чили, кувшине доморощенного, тихо сбраживающегося в углу вина и т.д., о ночках отчаянного смеха со смелыми молодыми приятелями, сжигании аншлагов и стирании государственных институтов... Романтические мечты, романтические мечты.

Потому что на моем горизонте есть облачко. Маленькое темное облачко, с ладонь величиной. Имя ему - Прогресс.

Легкость и относительная свобода приятной работы в «Арках» происходит от отсутствия здесь моторизованных туристов, миллионы которых остаются за пределами парка. Они не появляются здесь из-за того, что нет асфальтированной въездной дороги, в туалетах на кемпинговых стоянках нет смыва, а также из-за того факта, что большая часть из них никогда не слышала о Национальном памятнике природы "Арки" (не может ли быть лучшей рекомендации его красоте и целостности?). Все это должно измениться.

Об этом предупреждалось. В самый первый день Мерл и Флойд упоминали что-то такое о развитии парка, усовершенствованиях, зловещем бизнес-плане. Думая, что это просто фантазии, я не обратил на это внимания и вскоре забыл весь этот смехотворный бизнес. Но несколько дней назад случилось кое-что, что вытащило меня из моей приятной апатии.

Я сидел в задней части своей 33-тысячеакровой террасы, босиком и без рубашки, прочесывая песок ногами и посасывая высокую банку с холодным чаем, наблюдая двигающийся на пустыню вечер. Лучшее время суток: солнце стоит очень низко на западе, снова оживают птицы, тени катятся на мили по камням и пескам до самого подножия искрящихся гор. Я зажег около стола небольшой костерок – не для тепла или освещения, но для запаха можжевельника и ритуальной притягательности огня. По символическим причинам. Для церемонии. Когда я услышал за спиной слабый звук, то оглянулся и увидел в пятидесяти ярдах группу оленей, наблюдающих за мной, три самки и один самец с пантами, все – темные силуэты против заходящего солнца. Они начали двигаться. Я свистнул, и они снова замерли, уставившись на меня. "Заходите, – сказал я, - выпьем вместе". Они отказались, отбежав бесшумно, как фантомы, с нечаянной неторопливой грацией, и исчезли за холмом. Улыбаясь, в полном мире с собой и окружающим пространством, я вернулся к своему напитку, маленькому костерку, мягким трансформациям необъятного бесконечного ландшафта передо мной. Далее в программе – восход полной луны.

Тут я услышал диссонансный звук: беспорядочный скулеж джипа с четырехколесным приводом на низкой платформе, идущий из неожиданного направления - из окрестностей старой пешей и конной тропы, ведущей от Балансирующей скалы вниз к балке Куртхауз и офису парка близ Моаба. Тут джип показался, вынырнув из-за обрывов: он повернул на грунтовую дорогу и пошел вверх по холмам к въездной станции. Пребывание на любом моторизованном транспорте на всех типах дорог в национальном парке строго запрещается - отвратительное бюрократическое правило, которое я сердечно поддерживаю. Мою грудь распирало праведное негодование полицейского: боже, я должен выписать этим сукиным детям штраф. Я отставил напиток и зашагал к трейлеру за значком егеря.

Однако задолго до того, как я нашел рубашку с нашивкой, штрафную книжку, ботинки или шляпу паркового рейнджера, джип повернул на мою дорогу и подъехал прямо к дверям трейлера. Это был серый джип с правительственной эмблемой и покрытой пылью надписью по борту "Бюро государственных дорог". На бампере хлопали две пустые фляги для воды. Внутри оказались трое загорелых до черноты мужчин в диагоналевых бриджах и инженерных ботинках и куча оборудования: ящик с инструментами, тренога, землемерная рейка, связки деревянных вешек (о, нет!). Мужчины вышли, осыпанные пылью, и шофер улыбнулся мне, указывая на свой высохший рот и производя горлом ужасные звуки.

"Окей, - сказал я, - проходите".

Внутри трейлера было даже еще жарче, чем снаружи, но я открыл холодильник, оставил его открытым и вытащил кувшин, наполненный водой с ледяными кубиками. Пока кувшин переходил из одних рук в другие, я услышал ужасную историю, подтверждавшую худшее из моих опасений. Это была бригада проектировщиков, прокладывающая в «Арки» новую дорогу.

Когда же будет построена эта дорога? Никто точно не знает; может быть, через пару лет, в зависимости от того, когда Служба Парков получит деньги. Новая дорога – конечно, асфальтированная - будет стоить где-то между полумиллионом и миллионом долларов, в зависимости от сметы, что означает более пятидесяти тысяч долларов на линейную милю. Хватит на зарплату как минимум десяти парковым рейнджерам в течение десяти лет. Слишком много денег, предположил я, – Вашингтон никогда столько не даст.

Ну это просто смешно, переглянулись трое. Да не беспокойтесь, сказали они, дорога будет построена. Я беспокоюсь, сказал я. Послушайте, объяснил начальник бригады, вам нужна эта дорога. У него были приятные манеры, мягкий голос. Гражданский инженер, безусловно преданный своей работе. Очень опасный человек. Кому она нужна? Я сказал, что у нас в этом парке очень мало туристов. Вот поэтому она и нужна вам, терпеливо объяснил инженер; послушайте, сказал он, когда эту дорогу построят, у вас будет здесь в десять, в двадцать, тридцать раз больше туристов, чем сейчас. Его люди закивали в молчаливом согласии, и он снисходительно улыбнулся мне, что я могу на это сказать.

"Выпейте еще," – угостил я. У меня уже был ответ, но я решил припасти его на потом. Мне было ясно, что я имею дело с сумасшедшим.

Пока я печатаю эти слова, прошло несколько лет после этого мелкого эпизода с серым джипом и умирающими от жажды инженерами, и все предсказанное сбылось. Национальный памятник "Арки" был освоен. Бизнес-план осуществлен. Туда, где некогда на выходные дни приезжали некоторые искатели приключений - понаслаждаться день-два девственностью и примитивизмом далекой окраины, теперь бесконечно текут потоки цветистых автомобилей - всю весну и лето, в количествах, которые показались бы во времена моей работы там фантастическими: от 3 до 30 и до 300 тысяч в год, и "посещаемость", как ее называют, растет из года год. Маленькие стоянки для палаток и небольших трейлеров (где я когда-то слонялся, читая газеты трехдневной давности - полные лжи и дынных семечек) объединены в один комплекс, который в сезоны пик выглядит как пригородный поселок: обитые алюминием трейлеры заменены на гигантские дома на колесах, из фибергласа и литого пластика; через их окна вы увидите голубой блеск телевизора и услышите смех в студиях Лос-Анджелеса; на асфальтовой дороге выделывают замысловатые кренделя на мотоциклах старики в клетчатых бермудах; между одними соседями вспыхивают ссоры, другие собираются вокруг горящих в печках брикетах из древесного угля (разжигание костров на земле уже не разрешено - не хватает дров) и хвастают, у кого лучше электрическая зубная щетка. Здесь также есть "станции комфорта" - все залитые электричеством и внутри полностью укомплектованные, хотя движок то и дело выходит из строя, и свет потухает, или засоряется система канализации (дренажные наполнители были положены в песок поверх твердого слоя песчаника), и иногда кончается вода в цистернах, так как 3000-футовая скважина может давать только около 5 галлонов в минуту – не всегда достаточно для удовлетворения спроса. Внизу, у офиса парка, где начинается новая дорога, построена въездная станция и туристический центр, где взимаются деньги за вход, и где рейнджеры сходят с ума, отвечая на одни и те же три основных вопроса пятьсот раз в день: 1) где туалет? 2) сколько надо времени, чтобы осмотреть это место? 3) где автомат с кока-колой?

Прогресс - наконец, спустя миллион лет заброшенности, - пришел и в "Арки".

То, что произошло с памятником природы "Арки" - естественно, в Службе Парков обычная история. Как всем известно, все знаменитые национальные парки имеют те же проблемы в гораздо большем масштабе, плюс многие другие проблемы, еще неизвестные нашему маленькому резервату в юго-восточной Юте. Тот же тип "развития", что так трансформировал "Арки", в настоящее время планируется, осуществляется или завершается во многих других национальных парках и памятниках природы. Упомяну только несколько примеров, с которыми знаком лично.

Вновь образованный национальный парк "Каньонлэндс". Большая часть достопримечательностей парка – видовая площадка "Гранд-вью", "Поднятый Купол", часть Уайт-Рим, Пещерный источник, лагерь на ручье Скво и Слоновом холме - сейчас доступна для автомобиля благодаря грунтовым дорогам. В более труднопроходимые места, такие как Арка Ангелов или Арка Друидов, можно проехать на джипе или на коне, либо совершить одно-двухдневное путешествие пешком. Однако Служба Парка разработала обычный бизнес-план, предусматривающий прокладывание в эти и другие неназванные места современных асфальтовых автострад.

Национальный парк "Гранд-Каньон". Большая часть южного края этого парка идет параллельно скоростной автостраде и прерывается многочисленными обширными асфальтовыми автостоянками. Здесь уже нелегко спастись от шума моторов – кроме как спуститься в каньон.

Национальный памятник "Навахо". Маленькое девственное местечко, включающее в себя два самых красивых скалистых обрыва на Юго-Западе – Кил-Сил и Бетатакин. При высокой посещаемости сохранить этот парк было бы трудно, и за годы его существования стало ясно, что ведущая к нему 20-мильная грунтовая дорога - необходимая мера защиты от наплыва туристов. Но теперь уже нет: дорога заасфальтирована, палаточный городок расширен и "модернизирован," и старая магия пропала.

Национальный памятник природы «Природные мосты». Еще один изумруд в системе парков: группа из трех территориально близких природных мостов, затерянных в Каньон-лэнде в южной части Юты. Раньше вы могли проехать на машине (по грунтовой дороге, конечно) к месту, находящемуся в пределах видимости самого великолепного из трех мостов - на небольшом расстоянии от него (около сотни ярдов?). К двум другим мостам можно было пройти пешком за нескольких часов. Все три моста легко можно было осмотреть за один день. Но для поклонников "освоения и развития" это показалось недостаточным. Они проложили прямо в центр этого района асфальтовую дорогу.

Национальный парк "Зион". Северо-западная часть парка, известная как район Колоб, до недавнего времени оставалась почти девственной территорией. Но уже строится широкая автотрасса, с маркированными поворотами и изгибами, глубокими траншеями и высокими насыпями, которая пересечет эту изумительную местность.

Национальный памятник "Капитол-Риф". Величественный и живописный вид на скалисто-обрывистый ландшафт в центральной Юте. Наиболее красивой частью парка был каньон Фремонт-Ривер – отличное место для пешего и исследовательского туризма с многодневными маршрутами. Что же сделало руководство парка? Оно построило через него автодорогу регионального значения.

"Ли-Ферри" (Переправа Ли). Некогда простое, тихое и девственное местечко на берегах реки Колорадо, оно сейчас стало охраняться Службой Парков. А кто будет охранять его от Службы Парков? Величественный вид сейчас пересекают линии электропередач; на фоне красных обрывов возвышается тридцатиметровая розовая водонапорная башня; для размещения «охранников» парка построены дома дорожного типа; все природные стоянки для палаток вдоль реки закрыты, так как все туристы сейчас живут скученно в искусственном «палаточном городке» из стали и асфальта, построенном в самом жарком и самом ветреном месте района; исторические здания разрушены бульдозерами, чтобы сэкономить деньги на их содержание, хотя в то же время сотни тысяч долларов потрачены на постройку ненужной асфальтовой подъездной дороги. И администраторы после этого жалуются на вандализм!

Для каждого названного мной парка я бы с легкостью привел еще с десяток примеров ненужного или разрушительного "освоения". То, что случилось со всеми этими местами, которые мне довелось немного узнать и сильно полюбить, произошло, происходит или скоро произойдет с большинством наших национальных парков и национальных лесов, несмотря на их иллюзорную охрану Законом по охране дикой природы (если только большая часть граждан не придет в ярость не потребует своей политической активностью настоящего выполнения этого закона).

Среди читателей этой книги наверняка найдутся те (вроде того преданного инженера), кто безусловно верит, что любые виды строительства и "развития" в национальных парках, как вообще и везде, являются истинным добром, кто считает качество проистекающим из количества, а потому полагает, что чем сильнее движение транспорта через природу, тем выше получаемая от нее ценность. Есть такие, кто откровенно и смело защищает искоренение последних остатков дикой природы и полное подчинение природы требованиям не человека, а производства. Это отважная точка зрения, восхитительная своей простотой и силой, за которой стоит весь вес современной истории. И она совершенно безумная. Не попытаюсь здесь даже ее обсуждать.

Будут, надеюсь, и другие читатели, кто разделяет мое основное положение о том, что дикая природа – необходимая часть цивилизации, и что сохранить нетронутой и неиспорченной то малое, что еще осталось, является главной функцией системы национальных парков.

Большинство же читателей, скорее всего, хотя и сочувствует этой последней точке зрения в целом, будут думать так, как думают администраторы Службы национальных парков – что хотя дикая природа - это хорошо, необходимо идти на некоторые компромиссы и улучшения, чтобы удовлетворить быстро растущий спрос на природную рекреацию. Вот это как раз и есть тот вопрос, который я хотел бы сейчас исследовать.

Служба Парков, созданная Конгрессом в 1916 году, была организована не только для администрации парков, но и чтобы "обеспечить получение населением удовольствия таким способом и такими средствами, которые позволили бы им [паркам] остаться нетронутыми и ненарушенными для получения удовольствия будущими поколениями". Этот двусмысленный язык, использованный задолго до бешеной атаки автомобилей, понимался с тех пор по-разному и часто совсем с противоположным смыслом. Служба Парков как любая крупная организация включает в себя разные группы и течения. Доминирующая группа – сторонники "развития", акцентируют внимание на словах «обеспечить получение населением удовольствия». Сторонники охраны – меньшая, но тоже сильная группа – акцентируют внимание на словах "остаться нетронутыми и ненарушенными". Совершенно очевидно, что мы не можем решить вопрос "развитие" или "охрана" простым цитированием святого писания или попыткой угадать намерение отцов-основателей; мы должны составить свое собственное мнение и сами решить, чем должны быть национальные парки и какой задаче они должны служить.

Первой проблемой, которая встает перед нами при разрешении этого вопроса (самой важной, и может быть, на самом деле единственной проблемой) является то, что называют «доступностью». Сторонники "освоения" настаивают на том, что парки должны быть полностью доступны не только для людей, но и для их машин, то есть автомобилей, моторных лодок и т.п. Сторонники "охраны" спорят, что как минимум в принципе дикая природа и моторы несовместимы, и что дикую природу можно лучше понять, испытать и получить удовольствие, если оставить машины за пределами парка, в том мире, к которому они принадлежат – на скоростных шоссе, автостоянках, водоемах общего пользования и лодочных станциях.

Что такое "доступность"? Есть ли такое место на Земле, которое осталось бы недоступно для ног и сердца человека? Даже вершина Мак-Кинли, даже Эверест оказались доступны для пеших путешественников (некоторые из них, случайно, к ужасу и негодованию профессиональных альпинистов, числятся любителями). Внутренняя часть Гранд-Каньона - жаркая и враждебная пропасть - каждое лето посещается тысячами и тысячами туристов самого банального и неавантюрного типа, большая часть которых перемещается туда на своих двоих, а другие на спинах мулов. Тысячи каждое лето восходят на вершину Уитни, высочайшую точку южных 48 штатов Америки, а мириады других болтаются пешком или на конях по хребтам Сьерры, Скалистых гор, Аппалачей, Каскадов и гор Новой Англии. Еще сотни и тысячи сплавляются по рекам Салмон, Снэйк, Аллагаш, Ямпа, Грин, Рио-Гранде, Озарк, Сант-Круа и по тем отрезкам реки Колорадо, которые не были нарушены строителями плотин. И что еще важнее, эти табуны немоторизованных туристов, жаждущие приключений и трудностей, любящие первозданное, настоящее, состоят не только из молодых и атлетически сложенных юношей и девушек, но также из старых, толстых, бледнолицых конторских служащих, которые не могут отличить рюкзак от заплечного мешка, и даже из детей. Единственное, что их всех объединяет – это то, что они отказываются весь год жить как сардины в консервной банке – они жаждут выбраться из своих автомобилей хотя бы на пару недель.

В этом-то все и дело. Почему Служба Парков обычно столь яро принимает сторону другой толпы - ленивых миллионов, рожденных за рулем и вскормленных бензином, требующих асфальтированных дорог, которые могли бы вести их к каждому уголку национальных парков в комфорте, удобстве и безопасности машинного чрева? Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны рассмотреть характер того, что я называю "индустриальным туризмом" и саму сущность механизированных туристов – которые одновременно являются потребителями, сырьем и жертвами индустриального туризма.

Индустрия туризма – это огромный бизнес. Она означает деньги. В ней задействованы и владельцы мотелей и ресторанов, и продавцы бензина, и нефтяные корпорации, и строящие дороги компании, а также производители оборудования, инженерные ведомства федерального и регионального уровня и независимая всемогущая автомобильная промышленность. Все эти различные группы хорошо организованы и управляют большим богатством, чем самая современная нация, и представлены в Конгрессе в гораздо большей степени, чем это оправдано в любом конституционном или демократическом смысле (современная политика очень дорого стоит – сила идет от денег). Через Конгресс индустрия туризма может оказать невиданное давление на такую хрупкую соломинку исполнительной власти, как бедную Службу Парков – давление, которое насаждается также на всех возможных уровнях (местном, окружном, региональном) через рекламу, жестко сформированные стереотипы и привычки расточительной нации.

Когда открывается новый национальный парк, памятник природы, национальная прибрежная зона или что-либо подобное, различные силы индустриального туризма всех уровней ожидают немедленного действия – конкретно имея в виду программу дорожного строительства. Там, где уже есть тропы или примитивные грунтовые дороги, индустрия ожидает – и вряд ли их надо об этом спрашивать – что они будут преобразованы в современные асфальтированные или бетонные автострады. На местном уровне, например, первый вопрос, который следует ждать управляющему парка на своем первом заседании в районной торговой палате, это вопрос не "Будет ли строиться дорога?", а "Когда начнется строительство?" или "Почему задержки?"

(Памятник природы – это природный монетный двор. Имея обостренное чутье на деньги, эти деятели из торговой палаты смотрят на красные каньоны, а видят только зелень долларовых банкнот, а когда над горами гремит гром, слышат водопад монет на ковры мотелей).

Неудивительно, что, привыкнув к этому безжалостному прессу со дня своего основания, Служба Парков в процессе естественного отбора стала эволюционировать в таком направлении, что ее администрация вскоре перестала сопротивляться этому давлению, старалась приспособиться к нему и даже его поощрять. Не из-за какой-то особенной моральной слабости, а просто потому, что эти хорошо приспособленные администраторы сами верили в политику экономического освоения и развития. Современной терминологией становится фраза "управление ресурсами". Старые пешеходные тропы могут быть заброшены, отдаленные рейнджерские станции - оставлены без егерей, а службы охраны и экскурсоводов - плохо укомплектованы, но по долгому опыту руководители знают, что на асфальт всегда можно найти миллионы долларов: Конгресс всегда охотно выделит деньги на улучшение и строительство новых асфальтированных дорог - где угодно, особенно если эти дороги образуют петли. Дорожные петли особенно популярны у продавцов бензина и вообще у всей нефтяной промышленности - они доставляют автомобили на ту же самую бензоколонку, с которой те выехали.

Однако, несмотря на свою мощь, сила туристического бизнеса самого по себе была бы недостаточной, чтобы полностью определять политику Службы Парков. На все обвинения в неоправданном "освоении и развитии" администраторы могут ответить (если их заставят это сделать), что они дают обществу то, что оно хочет, что их главной обязанностью является обслуживать публику, а не охранять дикую природу. "Парки – для людей" – вот главный лозунг, который расшифровывается как "парки - для людей в автомобилях". Лозунг базируется на посылке, что большинство американцев, так же как и менеджеры туристической индустрии, ждут от национальных парков и требуют от них, чтобы те предоставляли комфорт, безопасность и удобство для их автомобилей.

Верна ли эта посылка? Возможно. Но оправдывает ли она продолжающееся и усиливающееся разрушение парков? Совсем нет. Что подводит меня к последнему аспекту проблемы индустриального туризма: сами индустриальные туристы как явление.

Они трудятся вовсю, эти люди. Они накручивают на своих спидометрах невероятные расстояния, изнуряют себя – глотая штат за штатом - двухнедельным трансконтинентальным автомарафоном, сломя голову мечутся из одного национального парка в другой, снимают миллионы квадратных метров фотопленки и терпеливо выдерживают самые длительные неудобства: утомительные дорожные пробки, отвратительную пищу в парковых кафетериях и придорожных столовых, поиски места в темноте для ночевки или лагеря, безотрадную рутину обслуживающих станций, бесконечные ряды ползущих автомобилей, запах выхлопных газов, вечно размножающиеся Правила и Регуляции, сборы, выплаты за обслуживание, кипящий радиатор, голые шины, грубые ответы регистраторов в мотелях и придирки дорожной полиции, беспрестанную давку и толкучку возбужденной толпы, раздражение от неугомонных детей, беспокойных жен, и длинную дорогу домой ночью в потоке машин, мчащихся в свете фар противоположного такого же потока, разбитое стекло, мертвенно-бледный мигающий свет патрульной машины, еще одну аварию.

Тяжелая работа. И рискованная. Слишком опасная для тех, кто отказался от борьбы на автострадах и заменил ее на совершенно другой тип отпуска – на дикой природе, пешком, карабкаясь тихими тропами по лесам и горам, ложась спать вечером под звездами, в то время когда индустриальные туристы все еще гоняются в поисках места для парковки своих автомобилей.

Индустриальные туристы – это угроза национальным паркам. Но главными жертвами этой системы являются сами моторизованные туристы. Их обкрадывают, и они сами себя обкрадывают. Пока они не пожелают вылезти из своих машин, они не смогут открыть для себя сокровища национальных парков, и им не удастся сбежать от стресса и суеты городских агломераций, которые они предположительно надеялись на некоторое время оставить.

Как убедить этих туристов выйти из своих автомобилей, вытащить свое тело из вредных мягких кресел на колесах, как заставить их встать на свои ноги, вернуться вновь к необыкновенной теплоте и твердости Земли-матери? Вот проблема, с которой должна напрямую, а не уклончиво бороться Служба Парков, и которую нельзя разрешить простым подчинением и приспособлением системы парков к автомобильной привычке. Автомобиль, появившийся как удобное средство передвижения, стал кровавым тираном (50 тысяч жизней в год), и обязанностью Службы Парков, и всех, кто озабочен охраной как дикой природы, так и цивилизации, является начать кампанию сопротивления. Самоходный комбайн почти преуспел в удушении наших городов; но мы не должны позволить ему разрушить таким же образом наши национальные парки.

Можно возразить, что постоянно растущее население делает любое сопротивление и сохранение чего-либо безнадежной битвой. Это правда. Пока не будет найден способ стабилизировать численность населения, спасти парки будет нельзя. Как, впрочем, и все остальное стоящее спасения. Сохранение дикой природы, так же как и сотня других полезных вещей, будет забыто под сокрушительным натиском борьбы за простое выживание в полностью урбанизированном и еще более перенаселенном обществе. Что касается меня, то я скорее соглашусь попробовать выжить в термоядерной войне, чем пребывать в таком мире.

Предполагая, однако, что рост населения будет приостановлен на приемлемом уровне до того, как это сделает до нас катастрофа, допустимо поговорить и о таких вещах, как национальные парки. Позволив себе ряд грубых высказываний относительно Службы Парков, индустрии туризма и моторизованной публики, я чувствую теперь себя обязанным сделать ряд конструктивных, конкретных и здравых предложений по спасению как парков, так и людей.

1. Никаких машин в национальных парках. Пусть люди ходят пешком. Или ездят на конях, велосипедах, мулах, диких свиньях – на чем угодно, – но оставляют свои автомобили, мотоциклы и их моторизованных родственников за пределами парка. Мы же договорились не ездить в автомобилях в храмах, концертных залах, музеях, законодательных собраниях, частных спальнях и других святая святых нашей культуры. К своим национальным паркам мы должны обращаться с таким же почтением, потому что они тоже священные места. Становясь все более неверующими и гедонистическими, мы, люди, (слава богу!) наконец поняли, что леса, горы и пустынные каньоны – священнее, чем наши церкви. Поэтому давайте вести себя там соответственно.

Рассмотрим конкретный пример: долина реки Йосемит в Йосемитском национальном парке. Будучи ныне пыльным столпотворением моторизованных средств передвижения и громоздких домов-автоприцепов, она могла бы быть возвращена к относительной красоте и порядку простым способом: надо потребовать от всех посетителей оставлять на въезде в парк свои автомобили и продолжать свой тур на хороших рабочих велосипедах, бесплатно предоставляемых государством.

Позвольте нашим людям путешествовать налегке – ничего на спине кроме рубашки, ничего не привязано к велосипеду кроме плаща на случай дождя. Их спальные мешки, рюкзаки, палатки, еда и костровая посуда будут перевезены для них бесплатно Службой Парка к выбранной ими загодя стоянке в долине (Почему бы и нет? Дороги же останутся). А в долине они найдут ожидающих их на лотках и в киосках продавцов, готовых обеспечить их всем необходимым, а для тех, кто не хочет ночевать в палатках, будет приготовлены комнаты и еда.

То же самое может быть сделано в Гранд-Каньоне или в любом другом живописном месте, привлекательном для туристов. Нет никакой убедительной причины, почему туристам обязательно нужно ехать на своих автомобилях до самого края южной стены Гранд-Каньона. Последнюю милю они могут пройти пешком. И даже лучше: Службе Парка нужно построить огромную автостоянку примерно в десяти милях к югу от Гранд-Каньон-Виллидж и еще одну к востоку от Дезерт-Вью. В этих точках, так же как в Йосемите, наши люди смогли бы вылезти из своих пыхтящих скорлупок из железа и стекла и для окончательного путешествия оседлать коня или велосипед. Там, на южной стене, останутся, как и сейчас, отели и рестораны, которые обслужат физические потребности посетителей парка. Походы вокруг стены можно совершить также пешком, верхом на конях, или - используя уже имеющиеся асфальтированные дороги –на велосипедах. Для тех, кто пожелает пройти всю дорогу пешком от одной автостоянки до другой (расстояние порядка шестидесяти-семидесяти миль), мы можем обеспечить подвоз на автобусах обратно к своим машинам. Эта услуга одновременно может предоставляться и тем, кто захочет использовать между терминалами коней и (или) велосипеды.

Как насчет детей? Как насчет пожилых и немощных? Если честно, то нам нужно немного поубавить свою жалость и сочувствие этим двум неудобным группам. Детям – слишком маленьким, чтобы ехать на велосипеде и слишком тяжелым, чтобы ехать на спине своих родителей – нужно подождать всего несколько лет (если их не переедет автомобиль и они вырастут до возраста счастливых приключений, и если мы к тому времени сохраним парки и "оставим их ненарушенными и нетронутыми для получения удовольствия будущими поколениями" ). К пожилым следует проявить еще меньшую жалость: в конце концов, у них была возможность увидеть страну, когда она была еще относительно экологически чистой. Но для тех, кто слишком стар или слишком болен чтобы оседлать велосипед, можно устроить поездку на рейсовых автобусах.

Предвижу жалобы. Моторизованные туристы, неохотно оставляющие свои привычки, будут капризничать, что без своих автомобилей они не смогут в парке многого увидеть. Но это чепуха. За одну милю человек пешком, верхом на коне или на велосипеде увидит больше, почувствует больше, получит удовольствия больше, чем моторизованные туристы за сотню миль. Лучше не торопясь, за две недели пройти пешком один парк, чем за то же время промчаться на автомобиле через дюжину парков. Те, кто знаком с обеими моделями путешествий, знает из опыта, что это правда; другие же могут поставить эксперимент и убедиться в этом сами.

Они будут жаловаться на физические трудности, эти дети пионеров. Но недолго. Как только они откроют для себя вновь удовольствие настоящего оперирования своими конечностями и чувствами в разнообразном, спонтанном, добровольном стиле, они уже будут стонать, залезая обратно в машину; они могут даже отказаться возвращаться в свои городские конторы. Может разгореться пламя бунта – что для всех нас означает надежду.

2. Никаких новых дорог в национальных парках. После запрета проезда частным автомобилям этот следующий шаг окажется сделать легко. Где асфальтированные дороги уже существуют, их следует зарезервировать для велосипедов и необходимых перевозок внутренней службы парка, таких как маршруты рейсовых автобусов, подвоз палаток и лагерного оборудования, транспортировка продуктов для киосков и лотков. Где существуют грунтовые дороги, они тоже должны быть зарезервированы для немоторизованного транспорта. Все проекты новых дорог следует отменить, и вместо них начать программу развития тропиночной сети, очень необходимой в некоторых парках и во многих национальных памятниках природы. В горных районах может оказаться желательным построить вдоль троп и велосипедных дорожек укрытия на случай экстремальных ситуаций; в пустынных регионах в определенных точках следует установить источники питьевой воды - если возможно, пробить скважины и установить ручные насосы и помпы.

Как только люди выйдут за тесные рамки автомобилей, возникнет быстро растущий интерес к пешим маршрутам, экологическому и исследовательскому туризму, многодневным походам. Сами парки одним только запретом на автомобильный транспорт станут казаться гораздо больше, чем они есть сейчас – будет больше места для большего числа человек, это изумительное расширение пространства. Это получается за счет того, что моторизованные виды транспорта при своем движении требуют объем пространства гораздо больший, чем их размеры. Для иллюстрации: представьте озеро приблизительно десять миль в длину и в среднем милю в ширину. Одна моторная лодка может легко в течение часа объехать озеро; десять катеров начинают толпиться и мешать друг другу; двадцать или тридцать, запущенные одновременно, будут доминировать на озере, исключив любой другой вид деятельности; ну а пятьдесят создадут стихийное бедствие, столкновения и шумиху, которые сделают невозможным любой отдых. Теперь предположите, что мы все катера запретили, а разрешили только байдарки и весельные лодки: мы сразу увидим, что озеро покажется больше в десять, а может быть и в сто раз. То же правомерно, и даже в большей степени, для автомобилей. Расстояние и пространство зависят от скорости и времени. Не потратив ни одного доллара из казны правительства США, мы можем, если захотим, увеличить площадь наших национальных парков в десятки и сотни раз – простым запретом частного транспорта. Следующее поколение, все 250 миллионов, будут нам за это благодарны.

3. Заставьте парковых рейнджеров работать. Ленивые бездельники, они потратили впустую слишком много лет, продавая билеты в кабинках на въезде, сидя за конторками и заполняя схемы и таблицы в бесполезных попытках угодить статистикомании, мучающей Вашингтонский офис. Заставьте их работать. Они же должны быть рейнджерами – заставьте их неутомимо рыскать; выгоните их из этих жарких офисов с кондиционерами, вытащите их из этих сверх-укомплектованных патрульных машин и запустите на тропы, где они должны руководить туристами, проводя их по горам и долам со всей безопасностью в дикую природу и обратно. Им не повредит освободиться от лишнего офисного жирка; это даст им большую пользу - поможет увести мысли от жен других рейнджеров, даст возможность уйти из под опеки и руки босса - благословение для всех понимающих.

Их помощь потребуется на тропах. Как только будут запрещены моторы, прекратится строительство дорог, и толпы будут вынуждены встать на ноги, людям понадобятся лидеры и проводники. Конечно, авантюрное меньшинство всегда будет жаждать организоваться независимо, и на их пути не стоит возводить никакие помехи - позвольте им рисковать, ради бога, позвольте им заблудиться, обгореть на солнце, потерпеть крушение, утонуть, быть съеденным медведями, похороненными заживо лавинами – это право и привилегия любого свободного гражданина Америки. Но оставшиеся (большинство), многие из которых впервые знакомятся с природой – потребуют помощи и будут рады инструкциям, советам и руководству. Многие не будут знать, что делать при укусе змеи, как седлать лошадь, читать топографическую карту, идти по мокрым камням, запоминать местность, разжигать костер под дождем, падать с обрыва, скользить по глетчеру, пользоваться компасом, находить под песком воду, ехать на осле, накладывать жгут и бандаж на сломанную кость, хоронить тело, надувать резиновую лодку и сплавляться, переходить через водопад, переживать смерч, избегать удара молнии, испечь дикобраза, успокоить девушку во время грозы, предсказывать погоду, увертываться от падающего камня, взбираться из каньона или писать с лодки. Парковые рейнджеры все это знают и умеют, или должны уметь, или когда-то знали и должны вспомнить - им потребуется. Кроме этого типа практического обслуживания, рейнджер также должен быть немножко натуралистом, способным рассказать о культуре и природе этого района, подробно и с широким охватом.

Критики моей программы скажут, что слишком поздно все это делать: в людях уже произошел радикальный переворот в отношении к туризму на природе, и новые привычки слишком глубоко засели. Большинство американцев не захотят выбираться из знакомой роскоши своих автомобилей, даже ненадолго, чтобы немного попробовать велосипед, оседланного коня или пешеходную тропу. Может быть и так, но как мы можем быть в этом уверены, пока не отважимся хотя бы на эксперимент? Я, например, считаю, что миллионы горожан, особенно молодые, жаждут приключений, трудностей, экстремальных ситуаций – и они встретят эти нововведения с энтузиазмом. И чтобы доказать это Службе Парков, нам надо дать этим молодым людям возможность все это получить, оказать им помощь и поощрить.

Как можно это сделать легче всего? Следуя тем предложениям, которые я здесь высказал, плюс сокращение до минимального уровня затрат на рекреацию на дикой природе. Рейнджерское обслуживание и проводники, конечно, должны быть для публики бесплатными. Сэкономленных за счет отказа на строительство большего количества заасфальтированных автодорог в парках денег должно оказаться достаточно, чтобы закупить для всей системы парков велосипеды и лошадей. Ликвидация автомобильного движения позволила бы Службе Парков сэкономить огромные деньги, сейчас тратящихся на поддержание и ремонт дорог, работу полиции и бумажную волокиту. Вне зависимости от стоимости этого проекта, полученные посетителями парков прибавка здоровья и счастья – услуги, неизвестные статистикам – будут неизмеримо большими.

Мыслящие наблюдатели урбанистических проблем давно серьезно отстаивают необходимость исключения автомобилей из центра наших городов. Мне кажется, что столь же правильно это было бы сделать и в отношении наших национальных парков. Конечно, это будет серьезным ударом по индустриальному туризму, и будет воспринято с жестоким сопротивлением теми, кто получает от этой индустрии прибыль. Исключение автомобилей потребует также революцию в сознании руководства Службы Парков и в восприятии большинства американских туристов. Но такая революция, нравится это или нет, и является как раз тем, что сейчас необходимо. Потому что единственная прогнозируемая ей альтернатива (учитывая современные изменения) - это постепенное разрушение всей системы национальных парков.

Поэтому давайте украдем лозунг у "фракции лихорадочного развития" Службы Парков. Парки, говорят они, для людей. Очень хорошо. На главном въезде в каждый национальный парк мы возведем транспарант высотой в тридцать и шириной в шестьдесят метров, пышно украшенный сверкающим неоном, мигающими лампочками, вспыхивающими звездами, зажигающимися колесами и огромными фаллическими символами, извергающимися как гейзеры каждые тридцать секунд (можете по ним проверять свои часы). За фейерверками будет выситься фигура медвежонка Смоки - выше сосен, с глазами, которые могут вращаться вперед и назад, наблюдая за вами, и ушами, которые по-настоящему дергаются. Нажмите кнопку, и малыш Смоки продекламирует (облегчая жизнь детям и государственным чиновникам, кто в противном случае может затрудниться с прочтением некоторыми фраз) своим медвежьим громким и ясным голосом сообщение, написанное на транспаранте. Оно гласит:

ПРИВЕТ, ДРУЗЬЯ! ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ! ЭТО ВАШ НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПАРК, СОЗДАННЫЙ ДЛЯ РАДОСТИ И УДОВОЛЬСТВИЯ. ПРИПАРКУЙТЕ ВАШ АВТОМОБИЛЬ, ГРУЗОВИК, ТАНК, МОТОЦИКЛ, СНЕГОХОД, КАТЕР, МОТОРНУЮ ЛОДКУ, АЭРОСАНИ, ВЕЗДЕХОД НА ВОЗДУШНОЙ ПОДУШКЕ, ПОДВОДНУЮ ЛОДКУ, САМОЛЕТ, ВЕРТОЛЕТ, КРЫЛАТЫЙ МОТОЦИКЛ, РАКЕТУ ИЛИ ЛЮБОЙ ДРУГОЙ МЫСЛИМЫЙ ТИП МОТОРИЗОВАННОГО ТРАНСПОРТНОГО СРЕДСТВА НА САМОЙ БОЛЬШОЙ В МИРЕ АВТОСТОЯНКЕ. ВЫЙДИТЕ ИЗ СВОЕГО МОТОРИЗОВАННОГО ТРАНСПОРТНОГО СРЕДСТВА, СЯДЬТЕ НА ЛОШАДЬ, МУЛА, ВЕЛОСИПЕД ИЛИ ВСТАНЬТЕ НА СВОИ НОГИ - И ВХОДИТЕ. НАСЛАЖДАЙТЕСЬ! ЭТОТ ПАРК - ДЛЯ ЛЮДЕЙ.

 

Начальник бригады дорожников и два его помощника заехали ко мне совсем ненадолго. Позволив им уехать мирно, без споров, я организовал себе еще одну выпивку, вернулся к столу на заднем дворе и сел ожидать восхода луны.

Мои мысли были о дороге, и о тех толпах, что неизбежно хлынут по ней, как вода под давлением проникает в каждый открытый канал. Человек – существо общественное, говорят нам, существо социальное. Означает ли это, что он также и стадное животное? Я так не считаю, несмотря на весь характер современной жизни. Стадо – для копытных, не для мужчин, женщин и их детей. Неужели человек ничем не лучше, чем овца или корова, неужели он должен жить всегда на расстоянии видимости от другого, чтобы чувствовать себя безопасно? Я не могу в это поверить.

Мы захвачены временем. Если бы мы могли научиться любить пространство так же глубоко, как мы сейчас захвачены временем, мы смогли бы обнаружить новый смысл во фразе «жить, как люди».

На каком расстоянии должны строить свои дома хорошие соседи? Пусть это определит способ передвижения: если пешком – четыре мили; если на лошади – восемь миль; если на автомашине – 24 мили; если на самолете – 96 миль.

Вспомним пословицу: "Не ступай слишком часто в дом соседа, а то он станет опасаться тебя и ненавидеть тебя".

Солнце ушло, и свет мягко разлился по пескам, и зубцы скал "проткнули сумерки в интенсивной пустоте". Появилось несколько звезд, свободно разбросанных в пространстве. Крикнула одинокая сова.

Наконец появилась луна - золотистый шар за причудливым переплетением скал на горизонте, полная и бледная луна, которая плыла легко - как листок дерева на темном медленном потоке ночи. Лицо, которое смотрит на меня с другой стороны.

В воздухе похолодало. Я надел ботинки и рубашку, положил в карман пригоршню изюма и кусочек сыра и вышел на прогулку. Когда я добрался до места, где впервые показался серый джип, луна висела достаточно высоко, давая хороший свет. Следы колес были ясно видимы на песке, маршрут оказался хорошо маркирован – не только колеями, но и землемерными вешками, воткнутыми в землю на регулярном расстоянии в 150 метров, а также вымпелами из пластиковой ленты, привязанными к кустам и деревьям.

Командная работа - вот что сделало сегодняшнюю Америку. Командная работа и инициатива. Дорожники сделали свою работу; я же буду делать свою. Еще миль пять я шел по проложенному ими маршруту, ведущему к офису парка, вытаскивая на пути каждую деревянную рейку и отбрасывая ее, срезая все яркие ленточки с кустов и пряча их в камнях. Тщетная в общем-то попытка, но она подняла мне настроение. Затем я направился домой к трейлеру, срезая путь напрямик через утесы.

Пер. с англ. А.В. Беликович